Пресс-секретарь президента России Д. Песков снова наделал много шума среди неуравновешенной и экзальтированной публики. Речь идет о согласии Владимира Путина на размещение некоей вооруженной миссии ОБСЕ на территории, недавно бывшей Украиной.
Среди самых истеричных комментаторов, работающих в жанре перманентного «слива» Новороссии, прозвучали довольно интересные аналогии.
Сразу несколько наблюдателей вспомнили историю разрушения западными странами Югославии. Вернее, те события, которые последовали за откалыванием от единого государства СФРЮ отдельных кусков, и за вооруженной междоусобной борьбой, сделавшей невозможным восстановление единого государства.Тогда, если вы помните, чтобы закрепить за отколотыми частями статус международно признанных, исторически сложившихся (на глазах изумленной публики), независимых от Сербии государственных образований — тоже были привлечены международные организации, включая ОБСЕ. И тоже с «благой целью» разделения враждующих сторон и прекращения кровопролития. И уже после «разделения», «прекращения» и «умиротворения», последовали относительно демократические выборы местной власти, с которой о чём-то стали договариваться, и что-то стали подписывать власти государств давно существующих — что и является пресловутым «международным признанием».
Воспоминания о роли Европы и ОБСЕ (как её инструмента) в деле разрушения Югославии — действительно отзываются неприятным эхом в событиях сегодняшних. И что самое интересное — нет ровно никакой надежды на то, что на территории бывшей Украины ОБСЕ перестанет быть инструментом Европы и начнёт вдруг отстаивать наши интересы.
Ну, или хотя бы будет более убедительно прикидываться объективной организацией. Вот и уважаемые наблюдатели со своей «непримиримо-патриотической» позиции прозрели мыслью будущее, и увидели за согласием Путина на «вооруженное ОБСЕ» — неминуемое «превращение Минских соглашений в Дейтонские», «повторение Путиным судьбы Милошевича» и прочие мрачные вещи.И действительно, как понять, зачем нам вообще понадобилось участвовать в минских переговорах? Почему мы решаем судьбу нашего Донбасса вместе с европейцами, которые заведомо против существования Новороссии, да и России, в принципе, тоже?
Здесь следует иметь в виду один принципиальный момент, в котором аналогии с судьбой СФРЮ более чем уместны. Раздел Югославии можно представить как процесс последовательного перехода между тремя состояниями. Первое, отправное состояние — СФРЮ есть суверенное государство, субъект международного права. Данный статус автоматически подразумевает незаконность любых как внутренних, так и внешних действий, направленных против территориальной целостности субъекта. Второе состояние — Югославия есть кризисное государство. Данный статус констатирует неспособность центральной власти привести в подчинение группы, ведущие с ней вооруженную борьбу за самоопределение. Здесь не важно, какие группы, политические, национальные или религиозные, оспаривают право полноты власти у правительства. Важен успех борьбы с властью и неспособность (отсутствие возможностей) власти справиться с вызовом. Третье состояние — на территории СФРЮ теперь группа относительно суверенных государств, каждое из которых — признанный субъект международного права.
Таков механизм, благодаря которому суверенная и самостоятельная Югославия стала объектом успешной экспансии — сегодня ЕС и НАТО постепенно переваривают отдельные части СФРЮ. Теперь посмотрим в день сегодняшний.
Не секрет, что наш стратегический — не сиюминутный интерес — в воссоединении с Украиной. А не только с Крымом и частью Донбасса. Тот факт, что в перспективе ближайших нескольких лет это невозможно по объективным причинам — не отменяет необходимости бороться за свои интересы, планировать и даже конструировать желательное для нас будущее. И такой же невеликий секрет — что наша стратегия по бывшей Украине во многом повторяет действия западных стран в СФРЮ.
Территория бывшей Украины формально — все ещё в первом состоянии, но фактически уже никогда не будет единым целым. Дальнейшая судьба бывшей Украины уже сейчас целиком и полностью зависит от борьбы внешних сил, «при жизни» делящих её на свои куски. Часть Донбасса и Крым — это только начало неминуемого и закономерного процесса.
По большому счету, для нас не важно, вооруженная или невооруженная миссия ОБСЕ будет «разделять противоборствующие стороны». Важно, чтобы международные, пусть и недружественные организации фиксировали новое состояние бывшей Украины — зона кризиса. Важна констатация действительности, в которой есть «стороны» и нет возврата в отправное, целостное состояние.
Признание «по факту» данного нецелостного статуса Украины вовсе не гарантирует быстрого признания Крыма частью России, а частей Донбасса как минимум независимыми субъектами международного права. В конце концов и Приднестровье, и Абхазия, и Южная Осетия пока остаются в состоянии образований уже самоопределившихся, но ещё не зафиксировавших свой статус. Но юридическая смерть Украины и международное признание её чем-то переходным от прежнего состояния к какому-то новому — даёт возможность самоопределиться и другим группам людей. Борьба за самоопределение становится законной по факту её успешности. А борьба за возврат «пасты в тюбик» автоматически становится бессмысленной.
Для нас контакты с Европой в Минске — это разговор не о Донбассе, а о всей Украине. Мы решаем свою задачу — добиваемся согласия Германии (и примкнувшего к ней Олланда) на «переходный» статус ранее суверенного государства. Германия торгуется за будущий кусок Украины, который ЕС сможет какое-то время эксплуатировать в своих интересах.
Может быть, российская политика выглядит цинично по отношению к бывшим и будущим соотечественникам, имеющим несчастье проживать в «зоне кризиса». Но такая политика лучше, чем её отсутствие.