В визите в нашу страну нового госсекретаря Соединенных Штатов Америки Рекса Тиллерсона есть немало весьма неоднозначных моментов. И пока понятно только одно: новая американская администрация будет вести дела, в том числе и дела с Российской Федерацией, совсем на иных принципах, чем предыдущая.
Поначалу Москва приняла нового госсекретаря, скажем так, довольно неласково.
Это отразилось и на характере встречи в аэропорту, и в том, как долго решалось, примет ли его собственно Путин. И тут надо заметить, что «неприём» был бы очень серьезной пощечиной: до сих пор президент России госсекретарей неизбежно «принимал».
Принял и на этот раз, но, судя по демонстративно холодному приему и в аэропорту, и в особняке МИД РФ – изначально не собирался.
...Раз встреча состоялась, значит, Тиллерсон начал с конкретики.
Потом обе стороны этот факт подтвердили.
«Мне понравилось, как мы провели вчерашний день, прежде всего, очень важный разговор был у президента, продолжавшийся около двух часов, а также наши переговоры до встречи в Кремле, - сказал, в частности, русский министр Лавров. - После пресс-конференции мы, кстати, около часа неформально поговорили о том, какие возникают возможности (...) По крайней мере, в оперативном плане мы договорились установить диалог по целому ряду важных вопросов, в том числе по инвентаризации тех проблем, которые были созданы предыдущей администрацией в двусторонних отношениях. А также механизмы по вопросам, связанным с выполнением существующих между нами договоров в военно-политической сфере и механизмы, которые призваны сближать или лучше понимать наши позиции по различным региональным кризисам, прежде всего в отношении сирийского урегулирования».
То есть тут даже ничего не надо выдумывать.
Разговор был сугубо прагматическим: что называется, не на уровне «кто виноват», а на уровне «а что делать-то теперь со всем этим».
И вот это-то и вызвало потом определенный сдержанный оптимизм по обе стороны океана: успешность встречи в Москве отметили и в Кремле, и в Белом Доме.
Это не значит, что о чём-то договорились. Это значит, что стали наконец-то говорить не об «идеологии», а о реальных, приземленных вещах. И тут крайне показателен тот факт, что, вопреки всем установкам и традициям, госсекретарь США не стал встречаться с оппозицией.
Едва ли он это сделал из любви к России или уважения к её государственной власти. И не потому, что наша оппозиция перестала быть интересна идеологически.
Нет, враждебность к российской власти и симпатия к тем, кто против неё, сохраняется.
Просто имеется и понимание, что российская оппозиция – негодный инструмент, на который серьезным людям не стоит тратить ни времени, ни денег.